Пародоксально, но скамейки установленны именно на той площади, где оставаться хочется меньше всего. Железо безжалостно вкрученно, вбито, вшито в землю: ни сдвинуть - ни выдернуть. Садишься на такую скамейку, и минут через пять начинаешь понимать безумца, давшего столь... Экстравагантное название этой площади. Ветер, нещадно режущий глаза. Не щадящий никого и ничего воздух. Тебе хочется вздохнуть, а ты не можешь. Сухо. Так сухо во рту. Кажется, что вся вода, содержащаяся в этом тоненьком теле испарилась... И превратилась в молочную густоту тумана. Площадь. Широкая пустынная площадь. И ни души кругом. И ты. Один на один со своим страхом. Со своей безысходностью. Серостью. Ну почему, почему этот город такой серый? Почему хочется сжаться в комочек и застонать, завыть от этой серости, сырости, невозможности сделать что-то. Пыль. Повсюду пыль и туман. Искаженное, фантазийное измерение, созданное больной фантазией автора-невротика. Под ногами песок, везде, везде песок, пыльная буря в вязком тумане, рыжий вихрь в ледяном царстве, колкие кристаллы в белом одеяле, пробирается везде, застревает в отворотах мятой рубашки, остается в непокорных вихрах, забивается в закупоренные до темноты ботинки... Пыль. Невесомые частицы прошлого. Лучистые светочи разложения. Мягкие и тонкие останки. Много. Слишком много. Тяжело. Кажется, что она копится на теле, на лице толстым слоем, стремится проникнуть в глаза, в уши, в нос, ты отплевываешься, закрываешься рукавом, но на рукавах тоже пыль. Она погебает тебя под воспоминаниями, слоями ложась и ложась на твои бессмертые мощи, давит свинцовым грузом на грудь, и ты почти чувствуешь в руках эту ношу, эту непосильную для обычного человека ношу. Ты вскакиваешь и бежишь прочь отсюда, с этого проклятого места.
После такого ужаса остальной город кажется почти дружелюбным.